«До прихода агрохолдингов крестьянин чувствовал себя одиноко»

    Сибирские производители зерна не могут пробиться на рынок европейской части России, они зажаты в пространстве между Уралом и Тихим океаном. Именно так оценивает ситуацию на зерновом рынке Сибири в 2006 году председатель совета директоров Сибирского зернового союза, вице-президент Российского союза мукомольных и крупяных предприятий АЛЕКСАНДР БЕДАРЕВ. О том, как изменить положение дел и кто на это способен, господин Бедарев рассказал корреспонденту «КС» АЛЕКСЕЮ СКОМОРОХОВУ. — Александр Федорович, как бы вы охарактеризовали рынок зернопереработки в прошедшем году? — Как стабилизированный. Прошедшие три года в финансовом плане характеризуются как отрицательные. Соотношение цен на сырье и готовую продукцию сводили наши усилия к нулю. Помимо «прозрачных» предприятий, было много теневых участников, наполнявших рынок муки и одновременно его дестабилизировавших. В какой-то мере это шло на пользу крупным предприятиям, которые шлифовали свое производство: работали над качеством, сокращали издержки, что очистило рынок от излишней конкуренции. С учетом снизившихся издержек на основных предприятиях теневые мельницы уже не выдерживают конкуренции, рынок становится менее привлекательным для них. Это хорошо для покупателя, потому что он получает гарантированное стабильное качество продукта. Это хорошо для страны и отдельно взятого региона. В то же время проходила концентрация, укрупнение брэндов предприятий по переработке. В России за последние два-три года мощности были загружены на 43%, в СФО этот показатель составлял 63%, а по Алтайскому краю — порядка 67%. В нынешнем году загрузка алтайских предприятий приближается к 75%. Такой прирост обусловлен работой АПК «Мельник», «Алейскзернопродукта», «Павы», «Ключевского элеватора», «Союзмуки», «Граны» и других предприятий. Хлеб высокого качества позволил нам укрепить свои позиции. По крайней мере, согласно предварительным итогам, объем производства муки вырос на 7%. Впервые за 15 лет во время уборки цены на зерно не упали, как это было раньше, а поднялись на 1 тыс. руб. Крестьянин уже с первых партий обмолоченной пшеницы получил средства для уборки следующей партии. Он не стал сбрасывать хлеб по заниженным ценам, и есть уверенность в том, что его затраты покроются. Более того, у крестьянина появляется свободная копейка, которую он завтра принесет городскому ремесленнику в виде заказа на инвентарь, сельхозтехнику, запасные части. — С чем связана такая положительная динамика? — С неурожаем в ЕЭС, Канаде, Бразилии и недорода в Австралии, то есть благоприятной для нас мировой конъюнктурой. В мире из 600 млн тонн 100 млн — это экспортно-импортное движение из перепроизводящих стран в недопроизводящие. Цены начали расти, в декабре они остановились. Сегодня тонна зерна в Сибирском регионе стоит 4–4,4 тыс. руб. Если государство не вмешается, то в принципе цена может вырасти до пяти рублей за килограмм. Однако, полагают аналитики, в преддверии выборов правительство не может допустить увеличения цен на хлеб и крупяные изделия. — С какими основными проблемами зернопереработчикам пришлось столкнуться в 2006 году? — С 1 января 2006 года резко — на 16,5% — выросли железнодорожные тарифы на перевозку зерна и продуктов его перемола. Рост тарифов стал для нас определяющим: мы не смогли пробиться на рынки европейской части России, он зажал нас на рыночном пространстве между Уралом и Тихим океаном. На этой территории (включая Урал) проживают порядка 38 млн человек (примерно 27% населения страны). Сибирские и уральские переработчики производят значительно больше муки, чем необходимо для такого количества потребителей. Чтобы дотянуться до Москвы, нужно заплатить 950 руб. за перевозку тонны груза по железной дороге. Переработка одной тонны муки высшего сорта обходится в 943 рубля. Приходя на европейский рынок, мы не можем выдержать конкуренции с местными производителями, так как они платят за перевозку от силы 200–300 руб. Поэтому алтайские переработчики скорее обозначаются в таких регионах, как Самара, Казань, Тюмень и Екатеринбург. Основной рынок сбыта — Сибирь и Дальневосточный регион. К сожалению, население в этом регионе убывает: сегодня на этом рынке 38 млн человек, завтра будет меньше. — Зато полным ходом идет китаизация. — Это плохо. Я пристально следил за ходом Байкальского экономического форума в октябре 2006 года. Слушал государственных мужей, ученых, которые говорили о том, что необходимо уделять первостепенное значение социально-экономическому развитию Сибирско-Дальневосточного региона. Они не видели иного пути, кроме как привлечь иностранный капитал, и особенно иностранную рабочую силу. Главный аргумент — демографическая обстановка настолько катастрофична, что впору говорить о деградации рабочей силы, нехватке квалифицированных кадров. Это неверно. Все мы, руководители предприятий, сталкиваемся с этой проблемой — нехваткой рабочих рук, недобросовестностью, низкой трудовой и технологической дисциплиной. Но мы должны найти подход к людям, пробудить в них умение и желание работать, поднимать экономику Сибири самим, с помощью государства. Иностранцы, особенно китайцы, поднимут экономику, но это будет уже китайская экономика. Если сегодня государство не сделает все возможное на этих территориях, мы не решим проблему удержания этих пространств. Потому что иностранцы зайдут сюда на легитимной основе, а потом начнется процесс отторжения этих территорий как бывших земель великих азиатских империй. Необходимо просто создать на всем пространстве от Сибири до Дальнего Востока для всех видов бизнеса равноконкурентные с европейской частью России условия. Это может выглядеть следующим образом: поправка в виде районного коэффициента к заработной плате за климатические особенности наших регионов и, самое главное, транспортная равнодоступность. Потому что такой разбросанности не знает ни одно государство мира. — Как ведут себя федеральные игроки на Сибирском рынке? — На сибирском и дальневосточном рынках не ощущается какого-либо заметного влияния пришедших сюда федеральных игроков — «Эксимы» (бывший Кулундинский комбикормовый завод в Алтайском крае, элеваторы в Новосибирской области), «Разгуляя» (Шипуновский элеватор в Алтайском крае), «ОГО» (Новосибирский мелькомбинат N 1). Транспортная составляющая и цена не привлекают игроков из центра. — Бытует мнение, что в настоящее время нет полноценных агрохолдингов, а новые не возникают. Какова ваша позиция по этому вопросу? — Агрохолдинги в стране в целом и в крае в частности сыграли положительную роль. Сегодня не менее 30% зерна в крае производится либо в составе холдингов, либо работают на финансы городского бизнеса, которые вслед за нами посчитали, что эти инвестиции будут рентабельными. До прихода агрохолдингов крестьянин чувствовал себя одиноко. Он успевал только защищаться. Когда пришли мы, то сразу сказали: «Ребята, работать на вал, как вы работаете во славу государства, нельзя. Потому что конец очевиден: вы — банкроты. Не потому, что работали плохо, а потому, что неграмотно». Поэтому приход на село тех, кто понимает толк в расходах, доходах и финансовом результате, принес свои результаты. Не скажу, что все сельхозпредприятия были финансово несостоятельными. Были и есть хозяйства, которые с самого начала рыночных преобразований поняли, что необходимо работать на конечный результат и самофинансирование. Сегодня, имея рыночное мышление и четко поставленные цели, можно организовать процесс сельхозпроизводства в этом сложном и рискованном бизнесе так, чтобы получать хорошие урожаи, платить людям достойную заработную плату и иметь оптимальный результат. Не могу сказать, что «Мельник», зайдя четыре года назад на рынок сельхозтоваропроизводства, озолотился. К сожалению, сегодня мы не достигли цели — иметь 30% зерна в своих хозяйствах. Во-первых, мы зашли в хозяйства, доведенные, что называется, «до ручки». Во-вторых, не удалось сразу подобрать команду, которая обладала бы рыночным мышлением. Сегодня продолжается процесс организации сельскохозяйственного производства, поэтому в целом считаю, что агрохолдинги сыграли определенную роль. — Сделайте прогноз развития переработки в ближайшей перспективе. — Все карты может спутать предстоящий год с его предвыборной кампанией. Товарные, закупочные интервенции смогли бы предотвратить резкие ценовые колебания. Невозможно планировать бизнес, обеспечивать его стабильность, инвестировать в развитие, если не чувствуешь, что будет впереди. Хотелось бы надеяться, что государство это учтет, предпосылки для этого есть. Бюджет на следующий год сверстан, озвучивается переход к трехлетнему планированию. Но пора уже подумать и о пяти-, семилетнем планировании, что позволит более смело вкладывать средства в развитие секторов экономики. Можно утверждать, что банковские «мощности» сегодня «перегреты», средств более чем достаточно, но банкиры не рискуют давать «длинные» кредиты, потому что нет внятной государственной политики на обозримую перспективу. При пяти- или семилетнем планировании, подкрепленном государственными гарантиями, без критических колебаний, деньги пойдут в развитие отечественного производства и социальной инфраструктуры и в городе, и в селе. — Готов ли рынок зернопереработки ко вступлению России в ВТО? — Ничего страшного для себя мы не ожидаем. Техническое оснащение и культура на наших предприятиях переработки достаточно высоки и соответствуют среднемировому уровню. Упаковка продукции, ее подача потребителю находятся на нормальном уровне. Вступление в ВТО, новые требования и регламент просто ускорят продвижение в том направлении, куда мы сегодня движемся, — к модернизации, интенсификации производства. Крупные, хорошо оснащенные переработчики не пострадают. Конечный потребитель ничего от этого не потеряет, потому что он получит достаточно прогнозируемое качество товара и услуги не за большую цену. — Насколько актуальна для крупных зернопереработчиков тема мини-мельниц, работающих по серым схемам? — Мы говорим об этом в течение десяти лет. Такие мельницы ломают рынок, предлагают покупателям продукцию низкого качества. Мы пытались донести до государственных органов информацию о том, что они взрывоопасны в своей неуправляемости. Но законы рынка таковы, что в этот процесс нет возможности вмешаться на начальном этапе. Отмечу в качестве позитивной тенденции, что сегодня мини-мельницы уходят со сцены. Они имеют ограниченный ресурс работы и в большинстве своем были созданы в середине 90-х годов. На сегодняшний день их ресурс исчерпан. Мы за это время, конкурируя между собой, чтобы устоять на рынке, повышали качество, расширяли ассортимент, снижали издержки, а соответственно, и цену. И сейчас мы, даже уплачивая все налоги, имеем равную, а то и более низкую цену, чем мелкие мельницы. Реклама крупных предприятий работает на брэнды. И покупатель знает, что стоит за этим брэндом. Если на полке появляется неизвестный товар, к нему относятся с известной долей осторожности, предпочитая известный брэнд. — Как вы оцениваете реализацию национального проекта в крае? — Выделенные на нацпроект средства несопоставимы с $17 млрд — суммой, в которую оценивается ежегодный импорт продовольствия. Но тот факт, что государство обозначило заботу об АПК и первые суммы пошли в реальный сектор экономики, вселяет оптимизм. Это как воронка, которая втягивает в один поток и согласных, и несогласных, и направляет всех на достижение единой цели — улучшение экономики края во всех секторах, в том числе и в сельскохозяйственном производстве. Несколько настораживает тот факт, что как панацея обозначаются крестьянские (фермерские) и личные подсобные хозяйства, но, может, это рассматривается лишь как переходный период, первый этап. Следующим этапом мы видим строительство предприятий животноводства нового типа, с современными технологиями, где будут повышены культура производства, условия труда, продуктивность стада. За этим — следующий этап: техническое переоснащение крупных хозяйств, поскольку опираться в развитии агропроизводства нужно на них. Только с новой техникой мы можем произвести зерно с той себестоимостью, которая позволит нам устойчиво выйти на мировые рынки. — Например? — Китай, Южная Корея и Япония. Они нуждаются в зерне. У Алтайского края появилась реальная возможность восстановить сельскохозяйственное производство, чтобы быть флагманом аграрного сектора СФО. Оптимальный объем производства в крае составляет порядка 6–7 млн тонн зерна. Позволяют и площади, и технологии — нужна техника. — Перейдем от глобального к конкретному. Сколько стоит ваш бизнес? Вам поступали предложения о продаже, слиянии? Имели место попытки поглощения? — По финансовой результативности предприятие стабильно входит в десятку лучших компаний Российской Федерации. «Мельник» имеет узнаваемый брэнд, производство широко диверсифицировано. Оно не как катамаран даже, а как тримаран — стоит надежно, колебания рыночной конъюнктуры потряхивают, но не могут его опрокинуть. Попыток поглощений не было. Видимо, признавали, что предприятие работает нормально и не собирается продаваться. Предложений о продаже бизнеса тоже не было, да и я к этому не стремлюсь. Потому что испытываю глубочайшее удовлетворение от результатов деятельности. — В последнее время активизировался вывод активов из края в другие регионы. У вас подобное желание возникает? — Нет. Предприятие 74 года в Алтайском крае. Его построил мой дед Федор Макарович. В 1930 году, по пути в ссылку в Нарым, он участвовал в закладке Рубцовского мелькомбината. Несколько символично, что в 1970 году его внук пришел на это предприятие и продолжил дело деда. — Что повлияло на выбор карьеры? — Я закончил Алтайский политехнический институт (сейчас Алтайский государственный технический университет. — «КС«) по специальности «инженер-технолог по хранению и переработке зерна». Поэтому работа была предопределена. Правда, я распределился в Омскую область, но там не было той штатной единицы, которую я получал по распределению. Я вернулся сюда, устроился рядовым инженером на Рубцовском мелькомбинате. Дальше, пройдя все стадии производства, стал директором. Это был, пожалуй, самый кризисный момент в истории комбината. В 1978–1982 годах началась смена поколений, смена как рядового, сержантского (ИТР), так и высшего руководящего состава. В 1979 году, в 31 год, меня назначили директором. А с 1982 года и по настоящее время предприятию сопутствовала только положительная динамика в развитии производства. 1992 год мы встретили в полной технической оснащенности, готовности персонала к рыночным условиям. Я человек постоянный, и у меня никогда не возникало желания сменить вид деятельности. — Каких принципов управления и подбора персонала вы придерживаетесь? — Какой-то строгой формализованной системы не существует. Принцип один, как у летчиков: делай как я. Сам в поиске, развитии, движении. Наверное, по этому принципу подбиралась команда. Особенно тщательно я старался подбирать кандидатов в управленческий состав. Обращаю внимание прежде всего на тех, кто имеет творческое мышление, тех, кого не устраивает просто работа. Я делю состав (исходя из этого дифференцируется зарплата) на обслуживающий персонал, устойчиво выполняющий свои задачи; исполнителей, участвующих непосредственно в технологическом процессе; инициативных исполнителей, которые думают, что делают. Наконец, руководитель и творец. Творец, который определяет развитие на завтрашний и следующие дни и годы. Это так называемая команда «горилл». У меня десять человек, которые по своему генотипу не довольствуются просто приходом на работу. Они всегда думают: как завтра сделать тот или иной процесс менее затратным, повысить производительность, улучшить условия труда, придумать новый продукт, машину и так далее. Эта творческая команда и составляет главное наше богатство, предопределяет успех предприятия на рынке. Я ценю людей, которые умеют и прежде всего хотят делать. Если в человеке сочетаются знания, умения и желания, это тот идеал, который я приветствую и поддерживаю в материальном плане. С этой командой нам удавалось все 15 лет убеждать акционеров в том, что прибыль не нужно пускать на дивиденды, чтобы проесть, ее необходимо направлять на развитие производства. Поэтому все эти годы мы развивались, вложили 300 млн руб. в модернизацию и диверсификацию производства. Зашли на рынок с тремя видами деятельности, а сегодня имеем уже десять. — Как строится ваш рабочий день? — Во-первых, при таком большом объеме бизнеса определение рабочего дня теряет смысл. Во-вторых, я пунктуален — за 27 лет трудно припомнить случай, чтобы в 8.00 я не появился на работе без уважительных на то причин. И ранее 17.00 (с обеденным перерывом с 13.00 до 14.00, и ни минутой раньше) рабочий день не заканчивается. Это хороший пример для рядовых и сержантов производства. С 1989 года, после посещения ГДР, я усвоил для себя одну мысль: не надо мешать производству, нужно строить для себя систему. В советской экономике было строжайшее правило руководителя: приходя утром на работу, он должен был владеть всей информацией за период его отсутствия. Я себя насильно оттянул от этого стереотипа за уши и с 1989 года перестал проводить ежедневные оперативные планерки — не более одного раза в месяц. Всю оперативную работу ведут сержанты производства: руководители подразделений, мои заместители, отвечающие за тот или иной участок. Я собираю экономическую информацию в рамках предприятия, региона, страны, анализирую, делаю выводы и строю систему подходов, если это касается каких-то технических процессов. Провожу творческие вечера, мозговые штурмы, на которых обкатываются новые идеи или решаются проблемы. По крайней мере, благодаря коллективному разуму нам удалось создать безотходное производство, в котором отходы одного процесса являются либо сырьем для другого, либо утилизируются для производства технического пара на нашей котельной. — Как вы оцениваете приобретенный вами политический опыт? Можно ли ожидать продолжения? — Работая в составе крайсовета, в комитете по промышленности, предпринимательству и собственности, констатирую, что пока не удалось выполнить все обещания и наказы избирателей. Однако кое-что сделано, в том числе и в Рубцовске. Этому депутатскому созыву досталась нелегкая ноша — прежде всего реализация неоднозначных федеральных законов на местном уровне. Я для себя приобрел много полезного. Наблюдая и участвуя в организации государственного устройства, правильнее видишь место своего бизнеса и предприятия на рынке, что позволяет определять наиболее оптимальный вектор его развития. Что же касается возможного продолжения, то об этом говорить преждевременно.

energy diet